Избранные публикации

Открывшийся в Царском Селе под Петербургом в 1811 г. Лицей знаменит в первую очередь тем, что в нем учился Александр Пушкин, сохранивший верность лицейскому братству до конца дней. В 1844 г. Лицей, переименованный в Императорский Александровский, был переведен из Царского Села в Петербург. До самого упразднения Лицея в 1917 г. среди лицеистов сохранялся своеобразный "культ Пушкина"; так, Георгий Петрович Блок (двоюродный брат поэта А.А.Блока), вспоминал в письме 19 февраля 1922 г. к писателю Б.А.Садовскому:

"Вы спрашиваете, как относились к Щедрину в Лицее. Никак. Чужой был. С Пушкиным носились. Все предания, все традиции шли от него. Сына его Александра видел на нашем юбилее в 1912 г. Маленький, сгорбленный старичок, лысый, в очках, с седой бородкой, в бирюзовом гусарском доломане и смуглый отцовский профиль. Говорят, его любили приставлять к приезжим иностранным принцам, ценили стойкость его во хмелю. В мое время живы еще были братья Пальчиковы и Принтц, кончившие Лицей в 40-м или 41-м году, еще в Ц<арском> Селе. Принтца я видел. Он все не мог привыкнуть, что Лицей в Петербурге: "Что-то много нынче лицеистов по Петербургу ездит". В одной из комнат I (выпускного) класса хранился на особом столике камень. Говорили, что из ступеньки лестницы, об которую Пушкин при выпуске разбил классный колокол. Комната от этого называлась "Каменкой", а разбивание колокола вошло в традицию. Это был последний акт очень длинной и сложной церемонии "прощания". Вся она людная, всем Лицеем, и только под вечер, после молитвы, уходящий курс остается один у себя. Тушатся огни, приносится камень. Старший в курсе (по времени пребывания в Лицее) берет курсовой колокол, которым 6 лет нас будили, созывали на уроки и обед, и разбивает его о камень. Осколки разбираются, вделываются в золото и носятся, как брелоки. Мой осколок пропал в Сохранной казне вместе с дедовским золотым брегетом и прапрадедовской аметистовой печаткой с гербом" ^[1].

Лицей был снабжен прекрасной библиотекой, подаренной императором Александром I. Есть сведения (впрочем, не проверенные) что основу библиотеки составили книги из библиотеки Вольтера, в свое время купленной Екатериной II и хранившейся в Эрмитаже ^[2].

При Временном правительстве, когда в 1917 г. обстановка на фронтах мировой войны сложилось так, что возникла непосредственная угроза Петрограду со стороны германских войск, часть музейных и исторических ценностей была из Петрограда эвакуирована (коллекции Эрмитажа - в Москву ^[3], рукописные собрания Академии Наук - в Саратов, а библиотека Александровского Лицея - в Екатеринбург. Уже в начале 1920-х гг. музейные и рукописные ценности были возвращены по назначению, библиотеке же повезло меньше: после Октябрьской революции Лицей был ликвидирован и озаботиться о реэвакуации его имущества оказалось некому. Какими-то путями о библиотеке стало известно директору организованного в Москве Государственного литературного музея В.Д.Бонч-Бруевичу. 5 мая 1937 г. он обратился с письмом к 1-му заместителю председателя Совнаркома СССР и наркому тяжелой промышленности В.И.Межлауку:

"Дорогой Валерий Иванович, в Свердловске, в ведении Вашего комиссариата, находится Индустриальный институт. Нам стало известно, что в этом институте хранится огромная библиотека так называемого Александровского Царскосельского Лицея, в котором воспитывались Пушкин, Дельвиг, Плетнев ^[4] и др. Мне вспоминается, что именно библиотека Александровского Царскосельского Лицея была направлена в г. Екатеринбург в начале революции по личному распоряжению В.И.Ленина. Почти в то же время в Казань была отправлена библиотека и архив Академии Наук. Из Казани все это вернулось в Академию Наук, а из Свердловска эти книги не вернулись ^[5]. Между тем, нам сообщают, что на очень многих книгах этой библиотеки имеются в высшей степени интересные надписи современников Пушкина, а, может быть, найдутся надписи и самого Пушкина.

Само собой понятно, что в такой библиотеке такие книги не должны находиться, а должны быть переданы в музей, где они сохранялись бы в особых пушкинских фондах.

Я очень просил бы Вас, дорогой Валерий Иванович, помочь нам в выяснении этого вопроса и я был бы буквально счастлив, если бы Вы разрешили мне получить эти книги в наш Государственный литературный музей. Я совершенно не сомневаюсь в том, что эти книги там абсолютно без надобности и что там их никто не читает, а нам они очень нужны.

Если Вы к этому делу отнесетесь благожелательно, то было бы самое лучшее, если бы Вы разрешили нам послать туда нашего представителя, специалиста по этим вопросам, который занялся бы обследованием этой библиотеки и выделением фонда тех книг, которые абсолютно необходимы для тех целей, о которых я говорил выше" ^[6].

Положительный ответ от В.И.Межлаука был получен. Межлаук дал необходимые распоряжения незадолго до своего ареста и казни (расстрелян 28 июля 1938 г.). В находящийся в Свердловске в ведении Наркомата тяжелой промышленности Уральский индустриальный институт (УИИ) выехал сотрудник Гослитмузея А.И.Набатов (Набатов - литературный псевдоним, настоящая фамилия - Коноплев). Автор нескольких драматических постановок, Набатов сколько-нибудь заметных следов в литературе не оставил, хотя состоял членом Горкома писателей и Общества пролетарско-колхозных <так!> писателей. В Гослитмузее он служил с первых месяцев его организации. Отец Набатова, А.И.Коноплев, до революции и во время нэпа содержал чайную, которую закрыл в 1929 г., поступив на завод. Когда в 1933 г. об этом вспомнили и, несмотря на то, что никаких недоимок по налогообложению со времени закрытия чайной не числилось, потребовали уплаты 31.000 руб., описали дом и имущество, Набатов обратился за защитой к Бонч-Бруевичу, который хлопотал об его деле перед губернским прокурором ^[7].

Время командировки Набатова в Свердловск совпало с самым пиком "большого террора", который наложил непосредственный отпечаток на всю миссию Набатова. О своей экспедиции он оставил подробный отчет (датирован 3 ноября 1937 г.), который мы публикуем с сокращениями:

"С чувством огромного сожаления приходится мне писать о поведении местных работников Урала. Да, Вы совершенно правы! На 20-м году революции все еще существует провинциальное отношение к архивно-музейным ценностям. Эта колоссальная библиотека, распыленная среди огромного книжного фонда, как я Вам писал, не была взята на учет и о ее существовании знали только работники библиотеки. И потому неудивительно, что враги народа (ныне арестованные) хотели начать продавать эту библиотеку за границу ^[8]. Когда я сообщил об этом в обком тов. Ильину (зав. отделом школы и науки), он отмахнулся: "Не может быть!" <...> Удивляться не приходится - библиотека Лицея известна всему миру, а тов. Ильин о ее существовании узнал только от меня и, когда он понял ее ценность, стал всемерно тормозить мою работу , заручившись поддержкой у тов. Морозова (2-й секретарь обкома) и тов. Столлера (первый секретарь обкома). Как Вы видите, люди, как они себя называют "хозяева Урала", очень "высокие", даже не вникли в понимание В.И.Межлаука, когда он давал указание о проверке библиотеки Лицея и очень возмутились приказом Наркомтяжпрома о передаче библиотеки (времен Пушкина) на хранение в Москву <...>. Еще 9-го октября я поставил обком в известность о своей работе - ежедневно напоминал о себе через директора всех библиотек Уральского индустриального института тов. Торскую (которая и завязала это дело, - отстоять от Москвы библиотеку Лицея и назвавшая меня своим врагом) но ни один человек не пришел согласовать или оказать помощь мне в этой трудной работе. <...> В основном, вся работа была закончена в 2 недели, как вдруг... меня вызывают к директору УИИ проверить списки и сначала просят оставить "краеведческие книги", а затем: "без решения ЦК партии или Совнаркома не отдадим". Я ежедневно оббивал пороги обкома, но всюду натыкался на "дайте приказ от ЦК партии или Совнаркома". Я добивался свидания с тов. Столлером <...>, но меня к нему не допускали, а, между тем, его именем мне закрыли все выходы. 20-го октября мне заявили, что книги Лицея нужны обкому и для нынешней библиотеки УИИ. Напрасно я им доказывал, что разрознивать нельзя, что это преступление, - они стояли на своем. Спасло библиотеку то, что я ее поспешил запаковать в ящики и крепко заколотил гвоздями ^[9]. Обком хотел передать часть книг в новую строящуюся городскую библиотеку им. М.Горького, а тов. Качко часть в краеведческий музей и часть в свои остальные библиотеки. Как видите, налицо гибель культурной ценности. И эти люди хотели, чтобы эта библиотека, служившая занятиям А.С.Пушкина и декабристам осталась в г. Свердловске! 12 дней мне не разрешали грузить. Пришли Ваши письма, - я был очень рад, вопрос казался разрешенным окончательно. Но эти люди уперлись, и я получил отказ. Уехать я не мог. Сознавая всю ответственность, я 31-го октября организовал "похищение Лицея", т. е. "от имени обкома", "на честное слово" потребовал выдачи библиотеки, и среди многочисленных работников мне выдали пропуск, я нанял лошадей, перевез и сдал на товарную станцию. Грузов к празднику было много, но мне удачно, еще 31-го октября, удалось получить от дежурной по политотделу разрешение, причем было сказано, что если я не погружу 31 октября, то следующий срок не раньше 15 ноября <...>. События идут быстрым темпом и все походит на анекдот. Вечером я был арестован в своем номере 58. Тов. Ильин забрал у меня Ваше <...> письмо и мое письмо на имя зав. библиотекой тов. Наранович . Вдруг раздался звонок от тов. Столлера, - меня повезли к нему. В обкоме я предъявил тов. Столлеру мои документы и он назвал мой поступок "хулиганским". Я ему ответил: "Хорошо. Вы назвали мой поступок человека, уполномоченного на получение библиотеки, хулиганским ; ну, а если бы враг народа на честное слово, от имени обкома, вывез бы библиотеку, как бы вы это назвали?" Тов. Столлер молчал. Он приказал отпустить меня: "Отпустите его. Пусть едет". И я ушел из обкома. Тов. Ильин еще раньше предупредил меня, что меня ищут по городу, как уголовного преступника. И верно. В 8 ч. 30 мин. вечера на станции "Свердловск" я был вторично арестован, причем мне заявили, что я не писатель Набатов, а всего-навсего аферист Кузьмин. После 2-х часовой проверки документов (у меня их было до 40 бумаг) меня отпустили и вежливо извинились. Избегая в 3-й раз попасть под арест, я поспешил покинуть негостеприимный город. Ночью в поезде я предупредил проводницу, чтобы меня не беспокоили, т. к. я болен. И был прав. Сотрудник НКВД проходил по вагону, но проводница сказала: "Тут спят военные", и агент удалился. Скоро Свердловская область кончилась и в Кировском крае я вздохнул спокойно. <...>

В библиотеке, отобранной мной с таким трудом, 1500-2000 томов 17, 18 и 19 века, до <18>40-х годов. (Есть позднее, с автографами). Книги все ценные, так как почти первых изданий, как русских, так и иностранных издательств. С точки зрения суммы, - она бесценна, - судите сами, заграница давала 20.000 золотом!

P.S. (1) Библиотека хранилась небрежно, в пыли, часть книг изорвана, подмочена, листы вырваны и около 13-х тысяч томов в фонде не описаны даже к моему приезду.

P.S. (2) Четыре тысячи книг Лицея, находившихся в с/х высшей школе г. Свердловска пропали. Жаль, очень жаль ценнейших книг!

P.S (3) На все отобранные книги составлены описи" ^[10].

Однако, хотя Набатову удалось, преодолевая опасности, вырваться из Свердловска, погруженная им библиотека в Москву вслед за ним не пришла. Свердловские власти успели ее задержать. Продолжение истории следует из письма Бонч-Бруевича в Свердловский обком ВКП(б) и зав. библиотекой УИИ Л.В.Наранович и последующей переписки. Директор Гослитмузея, в частности, писал:

"...мне стало известно, что книги Вами арестованы в Свердловске и Вы даже сообщаете, что назначили целую комиссию по проверке этих книг и что книги все оказались налицо. <...> В настоящее время Вы уже получили распоряжение зам. наркома тяжелой промышленности тов. Гинзбурга <...>. Теперь я прошу Вас вновь все эти книги отправить в адрес нашего музея в тех же самых ящиках и на тот же самый вокзал и сообщить мне телеграммой, когда Вы выполнили это распоряжение зам. наркома тяжелой промышленности и зам. Председателя Совнаркома СССР тов. В.И.Межлаука".

27 марта 1938 г. из Свердловска была отправлена фототелеграмма: "Для разборки и упаковки лицейской литературы составлена смета на 20 тысяч рублей. Для того, чтобы произвести работу по отбору литературы, нужны компетентные лица, мы таковых не имеем. <...> срочно высылайте Вашего ответственного представителя, т. к. по распоряжению председателя Комитета по высшей школе т. Кафтанова из передаваемой Вам литературы должны быть выделены соответствующие части юридическому и педагогическому Институтам. Директор УИИ Качко". На эту фототелеграмму Бонч-Бруевич отвечал: "...очень рад, что наконец дело собирания и пересылки к нам в Москву лицейской библиотеки продвинулось вперед. Для приема и руководства работой мы, конечно, вышлем Вам нашего ответственного представителя.

Но только я не понимаю, почему на эту самую обыкновенную работу требуется 20 тысяч рублей. Это такая грандиозная сумма, которая требовалась бы, наверное, на библиотеку в 10 раз большую. В этом деле мы очень опытны и нам просто не представляется, как можно истратить деньги на эту разборку, тем более, что уже значительная часть этой работы сделана" ^[11].

В течение 1938 года библиотека была переправлена в Москву, в Гослитмузей. На собрании сотрудников в октябре 1939 г. Бонч-Бруевич заявил: "...эта библиотека нам должна быть вдвое дороже, потому что она представляет из себя библиотеку Вольтера, которую Екатерина II купила у него целиком и полностью, и именно эта библиотека была отдана при Александре I в Царскосельский Лицей" ^[12]. Это утверждение Бонч-Бруевича другими источниками не подтверждается и, по-видимому, ошибочно. Известно, что библиотека Вольтера, купленная Екатериной II за 135.000 ливров, хранилась в Эрмитаже, а ныне находится в Петербурге в Российской национальной библиотеке (б. Государственная Публичная библиотека им. М.Е.Салтыкова-Щедрина). Сведений о том, что библиотека Вольтера дробилась, в других источниках нам не встречалось.

Публикуемые документы 1937-1938 гг. из фонда Государственного литературного музея заставляют по новому взглянуть на освещавшуюся в периодической печати в начале 1970-х годов историю находки в библиотеке Свердловского университета части лицейских книг. Книги попали в открытый в г. Пушкине (б. Царское Село) в помещении Лицея музей. Их количество было весьма незначительно и никак не могло соответствовать полной лицейской библиотеке. Авторы книги о лицейском музее пишут по этому поводу: "...на <...> полках - подлинные лицейские книги. Их было триста тридцать. Сто семьдесят книг - экземпляры изданий, находившихся здесь в пушкинское время" ^[12].

По видимому, речь идет о части лицейской библиотеки, которую не сумел в свое время вывезти Набатов, и которая осталась в Свердловске. Части значительно меньшей, чем те полторыдве тысячи книг, которые были доставлены в библиотеку Гослитмузея.

Дальнейшая судьба библиотеки Царскосельского (Александровского) Лицея глуха и неопределенна. Трудно предположить, что столь ценное собрание растворилось в общем книжном собрании библиотеки музея (богатой редчайшими изданиями, но мало доступной для "посторонних" исследователей). Скорее всего, оно было выделено в отдельный книжный фонд. Однако, по неизвестным причинам, книги, которые, кроме прочего, могут содержать маргиналии лицеистов (а, может быть, и пушкинские пометы?), не стали объектом специального изучения. Научному миру ничего достоверного о библиотеке Лицея, насколько можно судить по встречавшимся мне публикациям, не известно. Трудно судить, насколько продуктивными окажутся подобные исследования, но в любом случае, обнародование информации о лицейской библиотеке из делопроизводства Гослитмузея 1930-х годов представляется не лишним.

---

Примечания

^[1]РГАЛИ, ф. 464, оп. 2, ед. хр. 55, л. 55.

^[2] Там же, ф. 612, оп. 1, ед. хр. 3290, л. 52.

^[3] См. об этом интересные воспоминания графа Д.И.Толстого "Революционное время в Русском Музее и Эрмитаже", охватывающие период от Февральской революции до 1918 года (Российский архив. М., 1993. Т. II-III. С. 330-361. Публ. С.Г.Блинова).

^[4] Ошибка Бонч-Бруевича: П.А.Плетнев в Лицее не обучался, а окончил в Петербурге Главный педагогический институт.

^[5] Еще ряд ошибок: как говорилось выше, эвакуация была проведена еще до Октябрьского переворота, при Временном правительстве, а материалы Академии Наук были отправлены не в Казань, а в Саратов.

^[6] РГАЛИ, Ф. 612, оп. 1, ед. хр. 3204, л. 1 и об.

^[7] Не откажем себе в удовольствии процитировать одну из собранных Набатовым справок, чей неподражаемый слог не уступает стилизациям Зощенко и Платонова:

"Настоящая справка выданная мною гражд. Коноплеву Ивану Афанасьевичу в том, что я, Жилкин Ф.И., его знаю не как вредителя и кулака Соввласти, а как все время сочувствующего бедноте, несмотря на то, что он содержал чайную на Суворовской улице в Преображенке под названием "Красенький трактир". В этой чайной собирались люди, строющие Революцию.

Сам же Коноплев И.А. не был в курсе какой-либо предательской идеи, а просто кормился своим трудом, человек старообрядец, политикой не незаинтересован. В этой чайной бедняки-безработные находили приют.

Мне даже приходилось делать собрание в этой чайной безработных, о чем есть документ истпроф, изъятый из охранки, сообщение мне т. Милоновым. Само собой разумеется, что сейчас при чистке партии и оздоровлении госаппарата людей найдется замазать свои трещины кем-либо. Я же, со своей стороны, считаю, что Коноплев И.А. не кулак и не вредный элемент соввласти и лишать его той свободы при старости лет не годится. А по этому, хотя и в кратце, мною дана о нем характеристика, я уверен, что не будет нарушена революционная законность о Коноплеве И.А., в чем и подписуюсь.

12/XII-33 г. Жилкин Федор Ильич".

(Там же, ед. хр. 3313, л. 9)

^[8] Первый секретарь Свердловского обкома ВКП(б) И.Д.Кабаков был расстрелян буквально накануне приезда Набатова, 3 октября 1937 г. Его заменил упоминающийся в тексте тов. Столлер.

^[9] Согласно письму Набатова к Бонч-Бруевичу от 3.12.1937 г., вывезенная часть библиотеки занимала 13 больших ящиков (РГАЛИ, ф. 612, оп. 1, ед. хр. 2828, л. 5 и об.).

^[10] РГАЛИ, ф. 612, оп. 1, ед, хр. 141. Курсивом выделено подчеркнутое в автографе.

^[11] Там же, ед. хр. 2828, л.5-6, 8.

^[12] Руденская М., Руденский С. "Наставникам за благо воздадим..." Л., 1986. С. 225.

---

Публикуется первые.